Чем ты дальше, отчий край,
Тем ты ближе и милее.
Нет на свете доли злее,
Чем сказать тебе: «Прощай!»
Улицы берлинские… Серые дома.
Серая, огромная, душная тюрьма.
Коридоры-улицы города-тюрьмы.
Фонари бессильны против серой тьмы…
Смотрю в заплаканное окно,
Вижу желтых, смешных гусят.
Потеряли гусыню, пищат…
Это было давно-давно.
…Мы играем на теплой земле,
Что нам делать, как не играть.
Хорошо нам в родном селе.
– Эй, гусята! – зовет нас мать.
Мы играем, растет стена,
Из речного песка она.
И колодец готов почти…
День кончается, очень жаль.
Стынет ужин, надо идти.
Ночь, как мягкая черная шаль,
Опускается на село.
Под шубейкой лежу, тепло.
Засыпаю, но странный звук
В тишине раздается вдруг.
Этот звук не дает уснуть,
Наполняет тревогой грудь…
Это плакал гусенок-глупыш,
Он, наверно, забрел в камыш.
Тишина. Надо спать, ничего,
Отыскала гусыня его…
Утром снова мы собрались
И опять за колодец взялись.
А потом такая напасть…
Тот малыш, потерявший мать,
Кверху лапками мертвый лежал.
Он с обрыва речного упал.
…Столько лет эта боль во мне…
Я в заплаканном вижу окне
Тех гусят. Я любил их пасти,
Одного не сумел спасти.
Свет в заплаканном вижу окне,
Закипают мысли в мозгу
О любимой родной стране,
Я не думать о ней не могу.
Мысли – словно горный поток,
На волну набегает волна.
Ты, Отчизна, на свете одна,
Без тебя я бы жить не смог.
Я сквозь слезы в окно смотрю.
«Успокойся, – себе говорю.–
Верь, увидишь Родину-мать».
Только с думами не совладать.
На бумагу я выплесну их,
Пусть они отольются в стих.
Серые туманы,
Серые дома,
Серые ограды,
Город-тюрьма.