Когда начинаются войны
и сыплются первые мины,
последних признаний достойны,
в теплушки садятся мужчины.
В моих ушах, контуженных войной,
не гул, не звон, а чей-то позывной.
Но чей он и который это год –
я все забыл: и ключ, и гриф, и код.
В моих ногах осколки прежних лет.
Они со мной покинут этот свет,
и вместе с ними выйдут из огня
тот, кто стрелял, и тот, кто спас меня.
В моих зрачках (не я тому виной,
что жив остался, просто я связной
меж теми, кто живут и кто мертвы) –
в моих зрачках зеленый цвет травы.
…Я всё, что смог, скребком годов соскреб.
Я не берег, не подставлял свой лоб.
Не коротал в чужой рубахе дни
и был в окопах всем другим сродни.
В предчувствии начала и конца –
светлее день спокойного лица,
уверенней разжатая рука,
добрее уходящая строка.
Иду на дно и не иду ко дну…
Так две реки сливаются в одну,
чтоб, растворившись в море навсегда,
плыла освобожденная вода.