Отгремела война, уже давней историей стала,
А никак не отпустит тревожную память бойца.
От фугасов и мин мы очистили наши кварталы,
Но какой же сапер разминирует наши сердца?..

А тогда мне исполнилось восемь…
И вступала по улице главной
Непонятная, странная осень
В город Игоря и Ярославны.

Уходят невзгоды и беды,
Когда, шаг печатая свой,
Проходят Парадом Победы
И маршал, и рядовой.

Солнце жаркое повисло,
Тяжкий гром орудий стих…
Три сосны стоят над Вислой,
Я в тени укроюсь их.

Мой отец был действия, а не около,
По щербатому небу неровно скользя,
Мой отец был сталинским соколом,
И его переименовать нельзя.

Мы держали оборону.
И, как самый молодой,
Каждый раз спускался к Дону
Я ночами за водой…

Под мглой коричневой томясь,
Лежит Европа перед нами:
То вражья свастика впилась
В нее железными когтями.

Я сегодня расскажу вам про дорогу в Тчев,
Как на пыльном перекрестке битых три часа
Я стоял ошеломленный, вовсе проглядев
Всё видавшие на свете синие глаза.

Острый ветер морской озорует в палатах,
Шторы синие рвет. Тишина. Белизна.
И «ходячие» бродят по саду в халатах,
И халаты сидят на окопных ребятах

О войне не кончен разговор.
Каждый шаг тех дней забыть смогу ли?
У меня под сердцем до сих пор
Двадцать грамм – побольше, чем две пули.

Резкий след прочертила указка,
от Москвы до Орла – полоса.
Где-то в прошлом рванула фугаска –
и земля тебе мчится в глаза.

Вот голос – крик сладчайшей муки.
Что может сердцу быть нужней,
Чем петушиной песни звуки
На первой линии траншей?

Тишина в Кёнигсберге,
Первый раз тишина...
Чёрной Преголи берег
Отмывает волна.

Срезанный осколками снаряда,
Словно в поле скошенная рожь,
Человек упал, а с неба градом
Сыплется свинец, как дождь...

В сиянье ратных подвигов и славы
О сколько раз ты снился мне во сне!
И пушкинские пели мне октавы,
И струи невские сверкали мне.