Вчера взломали оборону,
И след нейтральной полосы
Остался скопищем воронок
Блестеть от утренней росы.

Понятно каждому: не для парада
Торопимся к берлинскому плацу.
Но ежели небритый – не порядок,
И на войне щетина не к лицу.

Я помню смрад полуподвала
И пьяный гитлеровский сброд.
Там пара немок танцевала
Эпилептический фокстрот.

Я просыпаюсь от ночных звонков,
Стремглав хватаю трубку телефона,
Но слышу только маету гудков
И автоматику надрывных дальних стонов.

Руками, огрубевшими от стали,
Писать стихи, сжимая карандаш.
Солдаты спят – они за день устали,
Храпит прокуренный насквозь блиндаж.

Нет, я не защищала Сталинград,
Я только слушала его дыханье.
Зима сорок второго. Я – солдат.
Начальник связи мне дает заданье

Мы брали этот город над Днестром,
Тут старая граница проходила.
Тут восемь чудищ – восемь дотов было.
Один теперь. Как память о былом.

Когда на смерть идут – поют,
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.

Я не забуду, как сказанье,
пустую сцену, где в пыли
саперы с красными глазами
безмолвно щупами вели.

Мы попрощаемся в Кронштадте
У зыбких сходен, а потом
Рванется к рейду легкий катер,
Раскалывая рябь винтом.

На фронте не сойдешь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Все, что в могилу можно закопать.

Ты думаешь:
Принесу с собой
Усталое тело свое.
Сумею ли быть тогда с тобой

Земля моих предков – в тумане густом,
Он черной повис пеленою:
То раны дымятся на теле родном,
Истерзанном дикой ордою.

Помнишь, Валька, задавались:
Дескать, в люди выбились?
Молодыми расставались,
Стариками свиделись.

…Весь Ленинград, как на ладони,
С горы Вороньей виден был.
И немец бил с горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.