ДЕНЬ КАПИТУЛЯЦИИ

Берлин. Весна. Развалины. Ограды.
На площадях сражения раскат.
На перекрестках улиц баррикады,
И в тупиках орудия стоят.

Многоэтажный непрерывный бой
То в подземелья вдруг уходит, в штольни,
Гремя в метро, то снова, как шальной,
Взлетает вверх – на крыши, колокольни.

Окраины. Подвалы. Бункера.
Бомбоубежищ затхлая прохлада.
Она пришла, желанная пора,
Близка за всё минувшее награда.

Мосты. Метро. Еще один канал,
Где снайперы лежат в тени акаций…
Но с белым флагом вышел генерал,
Чтобы свершить обряд капитуляций.

Еще идет он трудным, жалким шагом,
Не слыша хруста битого стекла,
И хоть Берлин уж машет белым флагом,
В нас фаустники* бьют из-за угла.

Идем вперед. Дома. Забор дощатый.
Мотор на крыше жалобно гудит,
Струится дым, и фюрер бесноватый
С плаката зло на горожан глядит.

Молчат сирены и не мучат воем.
Разрывов больше нет на мостовой.
Но улица еще вся дышит боем, –
Лишь пять минут, как был закончен бой.

Стоит боец на перекрестке гулком.
Над полковыми кухнями дымки.
Орудия идут по переулкам,
И понтонеры встали у реки.

Рожок сигнала. Мы остановились.
Бензина запах. В дыме и в пыли,
Гудя, промчался по бульвару «виллис».
Уже несут охрану патрули.

В имперской канцелярии темно.
На стенке – след кровавого узора.
Об этом часе я мечтал давно
И вот теперь иду вдоль коридора.

Ступень. Перила. Быстрый переход.
Вечерний час. Мы входим в подземелье.
Как нынче темен невысокий свод!
Как холодком пахнуло из ущелья!

Ведь это было взято напрокат
Из сыщицкого пошлого романа.
Скажи, что стены гулкие таят?
Что в переходах мы найдем нежданно?

Уже стемнело. Как в туманной чаще,
Фонариком путь осветив во тьме,
Трех часовых выводит разводящий
К имперской канцелярии, к тюрьме.

Не слышно больше грохота орудий…
Неужто ж впрямь мы кончили войну?
И вздрогнули обстрелянные люди,
Впервые вновь услышав тишину.

Да, именно услышав… Крикнул кто-то,
Насыпавши махорки на ладонь:
«Закуривай, товарищи пехота!
Без маскировки зажигай огонь!»

И огоньки колышутся в тумане,
И каждый схож с летящим светляком…
Из темных окон смотрят горожане…
По незнакомым улицам идем…

Всю ночь в пути. К рассвету эстакада
Встает вблизи, на низких берегах.
Спеша идет к начальнику отряда
Высокий немец в роговых очках.

И снова гул и говор на просторе,
На площадях, на улицах прямых…
Есть что-то очень чистое, простое
Во взгляде глаз, усталых, голубых.

Да, в этом взгляде радость и усталость,
Как будто всю он сразу вспомнил жизнь…
Немолод он… Близка, должно быть, старость.
Седые пряди в волосы вплелись.

«Кто вы такой?» Мы сели за куртиной
На выщербленный узкий парапет,
И немец молча протянул партийный,
Свой сбереженный в лагере билет.

На нем – печать и подпись… Что ж, Германия,
Нелегок путь компартии твоей…
Арест… концлагерь… тюрьмы… испытания –
Удел твоих честнейших сыновей.

Но в ночь фашизма знали, умирая,
Что в мире есть одна земля – Москва,
И в их сердцах ее душа живая
Всегда жила предвестьем торжества.

И вот сегодня, здесь, среди пожарищ,
В просторе улиц, рвущихся к реке,
Он с гордостью и радостью «Товарищ!»
Нам говорит на русском языке…

* Гранатометчики (от нем. Faustpatrone).