Салют Победы отсверкал,
Прекрасен и высок…
Тот Зойкин стал,
Тот Сонькин стал,
Тот Нюркин стал сынок.
Дотемна от ранней рани
С речки – в поле. Вновь на плёс
Ездит, ездит хуторами
Дядя Фрося – водовоз.
Смятая в зубах цигарка
И треух на голове,
Красным кантом светят ярко
Брюки моды «галифе».
Помню, мы, бывало, спросим,
Удивления полны:
«Ты ведь – баба, дядя Фрося,
Для чего тебе штаны?»
Дядя Фрося глянет косо,
Рассмеётся: «Вот так-так!
Кто сказал, ядрёна восемь,
Что я баба? Я – казак.
Ты подумай здраво, милый,
И поставь себе вопрос:
Разве бабе-то по силам
Водовозный этот пост?»
Помолчим. И снова спросим,
Удивлённые вдвойне:
«Коль казак ты, дядя Фрося,
Почему не на войне?
Почему на целый хутор
Ты единственный казак?»
Дядя Фрося глянет хмуро,
Аж качнётся злость в глазах,
Рябоватый нос наморщит,
Знать, не нравится вопрос:
«Заявляла! Брать не хочет
Военком, такой прохвост.
Говорит, ядрёна корень,
Что колхоз – военный пост,
Что одна бригада кормит
Фронт почти что на сто вёрст».
Я ему и так, и так-то,
По столу со злости – хвать:
«За отца, за мужа, брата
Я обязана отмщать!
Только разве вы поймёте...
Марш, бесстыжие глаза!»
Мы вослед горланим: «Тётя-а,
Всё равно ты не казак!
Ты же притворилась, Фрося,
Кто ты – знают все кругом...
Вот отцы вернутся, спросят:
Ты за что на нас – кнутом?»