В атаке недолгой у тихого Дона
Отец мой упал на разбитый лафет.
И стал я на Волге хозяином дома
В свои горевые одиннадцать лет.
Качалась пристань от народа,
Касаясь дном дощатым дна.
Она бы вся ушла под воду,
Случись под нею глубина.
И потому дрожащей стала,
В ней звуки все отозвались,
И смолы тяжко проступали,
И медленно катились вниз.
Вот меркнет взгляд перед разлукой,
Перед разлукой гаснет речь.
И трапы, трапы, словно руки,
Убрали с пароходных плеч.
И он, уже через мгновенье,
Всё дальше, дальше, уходил.
Вода горбатилась и, пенясь,
След оставляла позади:
Его несла в ладонях Волга,
По лету жаркому несла.
Волною была в плёсах долго,
Трудясь без устали и сна.
А может, пела? Тихо пела,
Как сотни лет она поёт.
Не эта ль песнь сердца задела
И захлестнула пароход?
Сначала робко и несмело
И вразнобой по голосам,
Но вдруг, крылатясь, полетела
В распахнутые небеса.
Всё выше, громче, всё дружнее.
И вот достала облака:
То «Из-за острова на стрежень…» –
А то мощней – про Ермака.
С ней боль разлуки выдыхали
И обретали с верой связь,
С ней удаль русская лихая
Через границы понеслась.
И чайки песнь перенимали
И рассыпали по воде,
И волны в голубые дали
Катили песню на себе.
И не тогда ль околдовала
И овладела песня мной,
И мне дорогой главной стала,
Моей заботой и судьбой?
Мальчишка-беженец, в то лето
Коснулась и меня беда,
И я согрет был песней этой,
Сиротством раненный тогда.
Сидел, прижавшись, на коленях
У трёх солдат, как у родни:
Так в мир входило поколенье,
Жизнь начинавшее с войны.
Я слушал песню с колыбели
И под свирель, и под струну.
О, сколько вдовы их пропели
В голодных избах в ту войну!
И под нужду, и под кручину
В них душу выплакав до дна,
Про ту, про горькую рябину,
Что век качается одна.
Ах, песня, песня, диво-песня!
Зовёшь на праздник и на бой.
Я был бы счастлив в жизни, если б
Не песней – песенкой одной
Остаться на родной сторонке,
В душе народа моего.
Пускай поют её негромко,
Но только пели бы её.