Уходила весна, уходила,
прославляя победу устало.
На Плющихе и тускло, и дерзко
старинное тлело кино...
В дни войны фашисты
устроили в ней застенок
Возле рощи сумасшедшей
За разбитым большаком –
Чёрный остов, не пошедший
ни в хозяйство, ни на слом.
Там до нынешних развалин
шёл тевтонский древний труд:
кто застрелен, кто раздавлен,
от кого – один лоскут.
Бабка видела в окошко,
как взъярились небеса, –
а гроза или бомбёжка?
Справедливей, чтоб гроза.
Потому – ну что есть кроме,
как «воздастся по делам»?
Да и голос мнился в громе:
– Бойня ты иль божий храм?!
Сохраню рассказ вчерашний,
поклонюсь ей за постой.
Так и слышу голос страшный
над церквушкою простой.
– Покажи свои приметы,
докажи, что не тюрьма, –
арамейские сюжеты
византийского письма.
Вот! И зверству не ограда,
и разрушенный, но храм.
А всего-то было надо
разорваться пополам.