Умолкла дробь, и барабан застыл,
Натянутой поблескивая кожей…
На черном фоне белые кресты
На пауков засушенных похожи.
Не на год, не на десять лет, – надолго
И с какой-то щемящей тоской
Я запомнил тяжелые надолбы
В сорок первом году под Москвой.
Свою память я зря не неволю –
Лишь бы вспомнить, – я помню и так:
И траншеи по снежному полю,
И наплывы фашистских атак,
И заливистый лай пулемета,
И стенающий посвист «катюш»,
И в морозных окопах пехота –
Сотня, две ли мальчишеских душ.
Не былинные витязи в латах –
Каждый смел, и отважен, и лих, –
Необстрелянные ребята
В маскировочных белых халатах,
А иные и вовсе без них.
И над ними – весомо и вечно –
Снежный мрак, как бессмертный Кащей.
А в окопе – не дома, конечно,
Нет ни печки, ни маминых щей.
Мы, мальчишки, азартно стреляли
В черный скрежет с паучьим крестом,
Нас и в счет-то, наверно, не брали,
А мальчишки Москву отстояли
И дошли до Берлина потом.