Стрела на перекрестке – «Гутенштадт».
«Хороший город», – переводит кто-то.
«Хороший?» – «Вот как!» – Головни чадят.
Горят в ночи жилища гордых готов.
Была земля от бомб рябою,
Был воздух рваный и рябой.
И Кёнигсберг средь поля боя
Кромешный ад являл собой.
Как дико вырубленный бор.
И лишь старинный кафедральный,
Кренясь, стоял еще собор.
Но в том огне, как в преисподней,
Где всё сметал гремевший вал,
И этот древний дом господний
Последний срок свой доживал.
Расселись стены старой кладки,
И нам виднелись сквозь пролом
В седой стене, как в щель палатки,
Пе-2*, летевшие углом.
Трубил архангел. И, как палка,
С хоров сметенная огнем,
Пробивши пол, торчала балка
Наклонно перед алтарем.
А тут же рядом, под стеною –
От балки там какой-то шаг, –
Под легкой крышей навесною
Белел за домом саркофаг.
На плитке, к небу обращенной,
Гласила готики строка:
Здесь Кант Иммануил, ученый,
Обрел покой свой на века.
И было странно убедиться
Нам, чуть не весь прошедшим свет,
Что есть еще и та гробница
И что на ней царапин нет.
Среди камней, огня и дыма,
Что, как стена, вздымались ввысь,
Тот вид ее необходимо
Внушал несуетную мысль.
О том – и в этом нету дива, –
Что наша сила против зла
Была страшна, но справедлива
И вовсе не была слепа.
* Советский пикирующий бомбардировщик времен Второй мировой войны.