Мне спину жгли змеиным ядом,
кололи, подпускали пчел,
не помогало нипочем.
И врач сказал: «Теперь начнем
Поют порой легко и голосисто,
поют с надрывной грустью иногда.
Но как поют горевшие танкисты,
не дай вам бог услышать никогда…
Среди других мне помнится палата,
где смутно проступали сквозь бинты,
ожогом сведены, мученьем сжаты,
прорехой обозначенные рты…
Такое вспомнить – сердце обмирает,
Мытарит нервы госпитальный быт, –
с натугой, слой за слоем отдирая,
сестра с танкиста сматывает бинт.
Такое вспомнить!.. Из безгубой щели
неслись проклятья, стоны, жуткий вой.
И вдруг его товарищи запели:
«Три танкиста…» – Мы оцепенели… –
«Экипаж машины боевой…»
…Врачи делили шансы и проценты,
на степени: «Четвертая, некроз…»
И было ясно – эти пациенты
обречены, и – по спине мороз…
И собственная рана пустяковой
казалась мне, свои дела просты.
А хор гремел, гремел недвижный, новый:
прорехой обозначенные рты…
Стал госпиталь одним огромным ухом:
– Во держатся гвардейцы! Во дают!…
Какая мощь, какая сила духа –
ведь умирают в муках, а поют!