Было тихо в цеху, словно в зале.
Очень тихо и очень темно.
Только где-то у края, в провале,
Разгоралось времянки пятно.
Мы казённый табак курили,
С потолка блиндажа текло.
Мы о женщинах говорили
По-солдатски – тоскливо, зло.
Наговаривали, тоскуя.
Были всё об одном слова:
«Эх, бы встретить сейчас такую
Хоть на час бы, а то на два!»
Говорили ещё похлеще,
И подумалось мне тогда:
Окажись здесь случайно женщина –
Умерла бы вмиг со стыда!
Кременчугская зла махорка,
Разговорчики – как махра…
Отворилась вдруг дверь, и робко
К нам в блиндаж вошла медсестра.
«На минутку я», – так несмело
Прошептала нам, покраснев.
И на краешек нар присела,
И уснула, едва присев.
Слиплись вымокшие кудряшки,
В жилках худенькая рука,
Видно лямочку от рубашки –
Гимнастёрка так велика.
Мы беззвучно шинели сняли,
Чтобы гостью свою укрыть.
Мы на цыпочки тихо встали
И под ливень ушли курить.