Могильный холмик. Ни имен, ни дат.
Но люди помнят, что на этом месте
Погиб и похоронен неизвестный
И никому здесь не родной солдат.

Я помню пламенную ругань
Освободителей-солдат.
Но ею не был я испуган –
Её ступенчатый каскад...

Военный год. Зима в Чебаркуле*.
Военный хлеб пайковый на столе.
Ну до чего он вкусен был и свеж!
Казалось, сразу полбуханки съешь.

Прости меня, мой детский дом, –
Приют в ту горькую годину…
Я обещал писать потом,
Коль в круговерти лет не сгину.

Славно воевали моряки,
Перед смертью смазали замки.
Командор о будущем мечтал –
Не ржавеет мужества металл.

Стан царедворцев и партийцев,
Загон рабов и холуёв…
Страна моя с клеймом убийцы
Своих детей и стариков!

Врачи всю ночь, как ангелы-хранители,
Стояли над солдатом не дыша.
И, будто плёнка в старом проявителе,
Он к жизни возвращался не спеша.

Их четверо за столиком одним:
Стрелковый полк остался боевым,
Солдатский праздник отмечает он...
Так что же плачет третий батальон?

Нас четверо в окопе. Дождь идёт,
погодка – никому не пожелаю…
На левом фланге злится пулемёт.
На правом фланге миномёты лают.

Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.

Грузовики, рыча, неслись куда-то,
Валялись трупы беженцев в пыли.
Два пехотинца пленного солдата
С передовых в армейский штаб вели.

Грохочущих ресов багровый хвост.
Гусеничные колеи в потравленном хлебе.
Пулеметные трассы звезд,
Внезапно замершие в небе.

Уже давно не носят шпагу,
Но в дни войны – преданье есть –
Мой дед за храбрость и отвагу
Её носить имел бы честь.

Над маетой пассажиров –
Ненастоящая крыша…
Эвакуация в Киров.
Мама, и Нина, и Миша.

Майским солнцем комната нагрета,
Теплый ветер штору приподнял.
Вынул из потертого планшета
Карту, по которой воевал.