Весёлой была только с виду
За стенкой свадьба у нас,
Сидели в углу инвалиды,
Не пряча отчаянных глаз.

Поют порой легко и голосисто,
поют с надрывной грустью иногда.
Но как поют горевшие танкисты,
не дай вам бог услышать никогда…

В канун восьмой мальчишеской весны,
Устав от горьких слов – «пропавший», «павший», –
Я верил: всё же ты придёшь с войны,
Солдатскими дорогами пропахший.

Девятнадцатый номер трамвая
Поворот совершает крутой.
Прибываю в девятое мая –
Не в победный, а в сорок второй.

Каким-то чудом башня уцелела,
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.

Лес
В душу лез.
Он пах хвоёю,
Гудел, раскачивался, чах

Уже не первый раз на Родину мою
Кичливый алчный враг упорно посягает,
Но неминуемо в чужом краю
Он гибельный конец бесславно обретает.

Лейтенант Ступко не лукавил:
– Может, руки, – шумел, – воздеть? –
Вопрошая: – Апостол Павел,
Где мне правду искать? Ответь.

День Победы.
Плакать некому.
Все лежат в сырой земле.
Всей квартирой переехали...

Я видел девочку убитую,
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми,
Казалось, девочка спала.

Со сверстниками, как на грех,
Досада и надсад…
Но я один из них – из тех,
Кто тридцать лет назад...

Нам, правого фланга солдатам,
В краю, где апрель – что январь,
По-своему выпало даты
В единый вписать календарь.

Не только в песне или сказке –
Я в жизни слыхивал стократ,
Как о солдате с тихой лаской:
– Солдатик! – бабы говорят.

Вместилась жизни суть
В наказ отцовский сыну:
Почётны раны в грудь,
Позорны раны в спину.

Была война. И нашей тетке Марье,
Живущей в тихом Липецком селе,
Из госпиталя под Саратовом
От раненного в грудь супруга