Над миром шальная вьюга
Не может кипеть всегда –
И солнце расправит брови,
И небо придет в себя.

Шел суровый сорок третий год.
Мы в боях до Киева шагнули.
У днепровских, у крутых высот
Друга моего сразила пуля.

Наш зестафонский поезд ранний
стал у последнего столба, –
и это утро мне судьба
ссудила для воспоминаний.

Был город взят. С гвардейцами-орлами,
Вверх по ступенькам, через вестибюль,
Как победитель он вошел в парламент,
Где на колоннах – оспины от пуль.

…После схватки долгой и упорной
мы в село Минаево вошли.
Где же дом высокий и просторный?
Всё фашисты начисто сожгли.

Сердце, сердце, потерпи взаперти!
Не гуди, башка контуженая!
Нам бы только это поле перейти –
и вповалку бы, не ужиная.

Огненная Курская дуга…
Отчего ж я вижу не дугу?
В памяти – горящие луга,
Я в атаку новую бегу.

Отвели в музее танку
Зал под вечную стоянку.
Гид, что не был на войне,
Тычет в раны на броне

Прошел я сто боев, шагал в поту, в крови,
Но в сердце и теперь горит живое пламя,
Не прячусь в коноплю, держу все то же знамя, –
Да можно ль без борьбы? Без гнева, без любви?

Давил вещмешок на плечи сержанта
Сильней, чем сраженья грохот и гарь.
А был в вещмешке запас провианта –
На все отделенье один сухарь.

Был бойцом стрелковой роты
Наш земляк Иван Скворцов,
И среди своей пехоты –
Молодец из молодцов.

Вставал на цыпочки рассвет
с улыбкой робкою спросонок,
как не хлебнувший ещё бед
в объятьях матери ребенок.

Пришла восстановителей бригада
На свой участок под названьем «дом».
За что ей взяться? Дом разбит снарядом,
Но в уцелевшей надписи на нем

В шиповнике среди ветвей
Мы над рекой лежим, на склоне,
И муравьи с руки твоей
Сбегают по моей ладони.

В каком неистовом молчанье
Ты замерла, притихла, ночь!..
Тебя ни днями, ни ночами
Не отдалить, не превозмочь.