Выпала кровавая роса
на траве, обнявшей стан берёзы,
то ли неба плакали глаза,
то ли сердца раненого слёзы.

Был я ранен, возможно, убит,
может быть, угодил в Моабит*
и, однако, не числился в списках
тех, кто без вести, тех, кто ничком

Вслед за Генрихом прыгаю в волны,
Хоть и мнится в сиянии дня,
Что не Висла, а матушка-Волга
В этот миг обнимает меня.

День догорел, чернобородый всадник
Спускался тихо по тропинке с гор.
Косая тень легла на виноградник.
Мы разожгли на берегу костер.

Я лежал на ничейной земле,
На разрытой ничейной земле,
На убитой ничейной земле,
На сожженной ничейной земле.

Бывает так – еще не бой,
Передний край еще спокоен,
А, срезан пулею слепой,
Упал на дно окопа воин.

Льют дожди или падает снег,
Опалённые
Вечным огнём,
Смотрят с плит имена их в небо.

Я помню день, пришедший так не скоро.
Он шёл, весь во славе, в радостях, в слезах.
И в честь его над низенькой конторой
Вдруг вспыхнул яркий и огромный флаг.

Землянка, страх, тревожная дремота,
Свечи оплывшей зыбкий полумрак…
Всё позади – в село вошла пехота,
Над сельсоветом вьётся красный флаг.

Не печалься! Скоро, очень скоро
Возвратится мирное житье:
Из Уфы вернутся паникеры
И тотчас забудут про нее.

Куёт коней святой Георгий.
а мне всё кажется, что это дядя мой,
как сказано в последней вестовой:
«Куёт коней трофейным материалом…»

Пыль еще клубилась над Берлином,
Под лучами яркими дробясь…
А солдат, усевшись на руины,
Развернул кисет не торопясь.

До сих пор мне снится та бомбёжка:
вздрогнула и вздыбилась земля,
всё тогда исчезло, даже ложка –
ложка деревянная моя.

День Победы, как он был от нас далёк,
Как в костре потухшем таял уголёк…
Были вёрсты, обгорелые, в пыли, –
Этот день мы приближали, как могли.

А коль приснится старику война,
То в этом, люди, не его вина.
Для ветерана мировой войны
Есть тишина – и нету тишины…