Не смерть страшна. Тоска – страшнее…
И, взяв из пирамиды ППШа,
уйдёшь в глухой конец траншеи
и, стиснув зубы, не спеша,
Города Восточной Пруссии встречали
нас кладбищенской тишиной: дома целы,
а жителей почти ни души: угнаны
гитлеровцами вглубь Германии.
Люди ушли. А город остался.
Мертвым, закованным в камень пространством,
телом, лишенным души.
Жутко бродить в этом городе гулком
по площадям, по пустым переулкам –
жутко, что нет никого.
Хоть бы в саду перед белым окошком
жалобно, что ли, мяукнула кошка, –
нету и кошек, представьте!
Только вороны над ратушей хмурой,
крытой внаклад черепицею бурой,
каркают хрипло и зло.
Славяне под Кёнигсбергом
По Восточной Пруссии, асфальтом,
средь немецких стриженых равнин,
в фаэтоне с вещевым хозяйством
догоняет полк свой славянин.
Фаэтон в порядке!.. на резиновом
мягком подрессоренном ходу –
для военных целей реквизирован
в 45-м радостном году.
Ничего устроился – с комфортом.
Восседает, словно фон-барон.
Рядом с вещмешком его потертым
празднично играет патефон.
Патефон отобран по закону:
это наш советский инструмент,
и пластинки тоже все знакомые –
Лидии Руслановой концерт.
Фриц, видать, огромный был любитель
музычку послушать перед сном,
и в посылке с фронта сей грабитель
в фатерлянд отправил патефон.
Нынче справедливость восстановлена.
Больше не пограбите – шалишь!
Нет, не ваши танки рвутся к Ховрину –
наши к Кёнигсбергу подошли.
И с пластинки, с глянцевого круга, –
на сердечный полный разворот,
эх, на всю на прусскую округу
Лидия Русланова поет….