Мне снится война по ночам,
Всё чаще, настойчивей снится;
Пылает сосна, как свеча,
И падают мёртвые птицы.

Красны, скучны, нервозны крыши,
Нелёгок, мрачен звукоряд.
Ну хоть убей, а мне б не слышать,
Как на немецком говорят.

Мать моя, Наталья Тихоновна, – русская.
Батя, Фёдор, – русский, до конца, как есть.
Деде погиб в Отечественную под Руссою,
Мишкой и назвали в дедову честь.

Если б сердце плавилось от слез,
У меня б расплавилось оно.
Будь слезам дано смывать жилища,
Стала бы бездомною давно.

Вместилась жизни суть
В наказ отцовский сыну:
Почётны раны в грудь,
Позорны раны в спину.

После Победы, вести о которой
Преобразили каждого из взрослых,
Пришло и к нам, мальчишкам, торжество.
С утра свои землянки покидая...

Твердит манкурт*, что может эта дата
С годами ничего не означать…
Звезда над прахом павшего солдата
От пламени живого горяча!

Помню Поныри! Птицы кричали.
В дальней роще дымился костёр.
Задохнулась душа от печали,
Обожглась о сентябрьский простор.

Для родных мы погибли геройски давно,
Жизнь бывает страшнее катарсиса,
Подарили хирурги невольно нам «дно»
На объекте без почты и адреса.

Я искал тишины.
И наткнулся в лесу на блиндаж.
Я не понял, он вражий иль наш
с той великой жестокой войны.

Вот печальный и ласковый склон,
Три старухи-берёзы белеют, горюя.
И роняет, клонясь над могилами, клён
На чугунные списки листву золотую.

Отрядный вожатый привёл пионерский отряд
туда, где солдаты по-братски в могиле лежат.
Ну что ж, посмотрите: тяжёл зеленеющий вал,
солдат не в обиде на этот последний привал.

Эшелоны гремят обратные,
посреди зимы,
и китайские аккуратные
отстают дымы.

Одинокие печки.
Ни крыши, ни стен, ни крылечек,
Ни даже деревьев в саду!
Лишь кафельных несколько печек

Я совсем не помню батю,
Павшего в бою
В сорок первом, на закате,
Головой к жнивью.