Мою судьбу топтали сапогами,
Меня сжигали в Копище дотла.
Но над моими мёртвыми врагами
Весной трава, ликуя, проросла.

Воевал портной иголкой:
Он в походах боевых
Штопал дырки от осколков
На шинелях фронтовых.

– Пристрели, браток, пристрели!.. –
Губы шепчут едва-едва.
В этом все бою полегли,
И от крови мокра трава.

Штаб – в пыли. Дом – в пыли.
Только грохот и звон.
Из разбитых окон
стекла вдребезги – вон.

Оттого ли, что осыпалась калина,
Изошла истомою медовой,
Иль от громкой этой муки соловьиной
Переполнился печалью взор твой вдовий?

Дрался с немцами под Курском
Он на огненной дуге.
И в село солдат вернулся
На единственной ноге.

Сашка Попов, перед самой войной окончивший
Госуниверситет, и как раз 22 июня
зарегистрировавшийся с Люсей Лапидус, –
о ком же еще

Чу! Труба поет, –
Встал я сразу в строй,
Чтоб обрушиться
На врага грозой.

Снова память расправляет крылья
и относит прямо в детство, вниз…
На скрапной площадке* – изобилье
пулемётных лент, лимонок, гильз.

Не знаю, говорю вам честно –
В деревне ль, в городе каком –
Он стал солдатом неизвестным,
А я – мамашиным сынком.

Я из ржаной муки замешен.
Меня простой мужик испёк.
И никакой немецкий леший
Со мной управиться не мог.

Наши пушки вновь заговорили,
Пробил час. Мы выступили в бой!
Мерно лаг отсчитывает мили,
Чайки вьются низко над водой.

Накат землянки незамысловатый,
Надёжнее опоры не найти…
И снова к ней идут по круглым датам
Участники суровой той войны.

Был тот заветный час, когда
Зениток отгремели громы,
Хлестала гневная вода
В края десантного парома.

Человек он кремневой породы
И судьбу свою клясть не привык.
Призывник сорок первого года –
Самой страшной войны призывник…