Пушка на мамаевом кургане
Как застыла над живой землей.
Перед ней, воспоминаньем ранен,
Встал я, путешественник седой.

Щеки снег иголками колет.
Как наждак, поземка шуршит.
За станцией в гудящем поле
Ни огня нигде, ни души.

Один мой друг, с которым на войне
Пришлось лежать в одном окопе мне,
С кем под шинелью я одною спал,
С кем всю войну прошел в дыму, огне,

Была секунда – над водою
Возник фашистский перископ.
Сейчас торпедою стальною
Взорвется тишь у смертных троп.

День февральский от вьюги ослеп,
День изодранный глохнет от шума,
Можно только мечтать о тепле,
О тепле можно только подумать.

Мы дождались хохота, смеха.
Гром, огонь и смерть позади.
Но войны тяжелое эхо
Всё поет еще в нашей груди.

Молодость была окопной:
Все за казенный счет.
«Шо-курат!» – выкрикивал ротный,
что по-эстонски – «черт».

У двух пропавших сыновей
Могилы даже нет своей.
Могилу третьего нашли,
И то от Родины вдали.

Мое крещение огнем!
Мой первый вылет боевой!..
Приказ – и мы в полет идем
Над огневой передовой.

У меня есть верный котелок,
Без него я был бы одинок.
Хочешь – чаю в нём заваришь,
Хочешь – супу, каши сваришь, 

Мы не спали четыре ночи,
Пыль съедала нас до нутра,
Ночь казалась нам дня короче,
Мы не видели серебра

Когда с победой мы придем домой,
Изведаем почет и славу,
И, ношу горя сбросив со спины,
Мы радость обретем по праву.

Когда о доме, о семье
Поговорят друзья в траншее –
Теплей им на сырой земле
И на душе у них теплее.

Каждый день наяву и во сне
С незажившею этою раной
Я по-прежнему там, на войне,
И иду по траншее песчаной.

Я помню бой: в окопы мы вросли,
Накрытые тысячествольным шквалом.
И краснозем – кровь матушки-земли –
Взлетал и падал, смешанный с металлом.