Немецкие изорванные карты
Валяются в разбитых блиндажах.
Фашисты, что в разбойничьем азарте
Пришли сюда, убитые лежат.

Нас разделяют версты и недели,
Безжалостно разбитые войной.
И неспроста заметно заблестели
Виски мои нежданной сединой.

Любимая! Не раз я рвал цветы
На поле, где зимой прошли бои:
Быть может, в блиндаже уснула ты,
И я тебе отдам цветы мои.

Надел шинель, винтовку взял –
Ну чем не воин? Но куда там!
Я стал мечтать, но я не стал,
Не стал тогда еще солдатом.

Пуля у предсердия:
жить – не жить.
Наклонилась седенькая.
«Пить, пить!»

От высоких гор, с быстрой реки Сукпая
Гнал я сохатого далеко, далеко…
Подо мною снег поднимался, кружился, сверкая,
Надо мною зимние птицы проплывали легко.

Пусть донесет письмо моей жене,
Как без нее мне тяжело и грустно,
И как гроза неведомых предчувствий
Невидимо рождается во мне.

Полустанок.
Едва шелестит тишина.
Над поездом
и над вагоном

Идёт как трубач, как глашатай,
Он поступью твёрдой идёт
Дорогой побед – сорок пятый,
Увенчанный лаврами год.

Мы, стиснув зубы, шаг за шагом
Шли на восток, шли на восток.
Остался там, за буераком,
Наш городок.

Принесли к врачу солдата только что из боя,
Но уже в груди не бьется сердце молодое.
В нем застрял стальной осколок – обожженный, грубый,
И глаза бойца мутнеют, и синеют губы.

Сквозь шквал огня, орудий гром
Летит с победой грозный Ил.
Кусты чуть не задев крылом,
Пилот машину посадил

Судьба у каждого своя.
Пусть нелегка была моя, –
я чувствую себя богатым,
другой и не хотел бы я...
Я был солдатом.

Снег и лед. Под Ленинградом
Дед Мороз вступил в права.
Зимний фриц с потухшим взглядом
Прячет руки в рукава.

Среди родных, среди друзей,
Без горя и забот,
В далекой юности своей
Встречал я Новый год.