Сожгли деревянные срубы
В глухой деревеньке лесной,
Печные не рухнули трубы,
Округа глядит сиротой.

Оглядись – в степи широкой
Трех дорог видны истоки,
Где-то ключ урчит далекий…
Вороной мой, вороной.

Под деревцóм на лавочке в зеленом во саду
Сидят старушки-бабушки в двухтысячном году.
Играют возле бабушек их правнуки в войну,
Старушки улыбаются: «Вояк и не уйму!

Нет праздничной окраски у войны –
Ее глаза огнем опалены,
Ее поля свинцом напоены,
От крови реки все ее – красны.

День Победы, навылет пропахший сиренью,
Ах, какие сирени в том мае цвели,
Флагом белым махали, фиолетовой тенью
Вдоль дорог и фольварков за нами брели.

Что прожил – не достойно сожаленья,
Как водопад, что орошает дол.
Я, может, завтра должен пасть в сраженье,
Но только гордо – камнем – как орел!

Всё мне снится мой отец.
Мне отец всё чаще снится:
Он явился, он стучится,
Он вернулся наконец.

Ты войди в теплицу –
Там июльский зной.
Распустились розы,
Как в Крыму весной,

Весна во рвы влетит с разбега.
Мешаясь с грязью пополам,
Опять полезет из-под снега
Забытый прошлогодний хлам.

Сидел солдат, плечо сутуля,
Среди деревьев и травы.
Дождинки плакали, не пули
По каске, снятой с головы.

Я был пехотой в поле чистом,
В грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
В последний год на той войне.

На суку восседает ворон
Воронёный, как пистолет.
До солдатского разговора,
Видно, ворону дела нет.

Догорает город Невель.
Всё как будто бы вчера…
В задымлённом сизом небе
Хищно кружат «мессера».

Поймав тревожный огонек
Во взгляде военкома,
Я поняла, что путь далек,
И попрощалась с домом.

Доброволец, два шага вперед!
Ну а мы пошагаем дале.
Пусть потом кто-нибудь соврет,
Что тебя, как и всех, принуждали.