Снег летит и летит… Мы уже никогда не забудем,
Как на мертвые лица ложится нетающий снег.
Кто останется жив, пусть расскажет, по совести, людям:
Об отходе в ту зиму и думать не мог человек.

Ты пишешь мне, что у тебя порядок,
что никаких в здоровье неполадок.
Не хочешь, чтобы волновался я.
Ты прикрываешь, как в бою, меня.

Я всё это видел в одной деревушке:
Домашнюю утварь средь груды камней,
Безмерное горе в глазах у старушки
И девочки, в страхе прижавшейся к ней.

Везёт на фронт мальчика
товарищ военный врач…
Мама моя, мамочка,
не гладь меня, не плачь!

Слепящий дым, и пыль густая,
И зной, нависший тяжело,
Над нами плыли, нарастая,
Бойцам измученным назло.

На старые окопы, дзоты, доты,
Оставленные средь полей войной,
Колосья в наступленье, как пехота,
Идут сплошной солдатскою стеной.

Я – наследница по прямой!
Тихих улиц, любимых мной,
Дома старого и крыльца,
И тяжёлых шагов отца.

Ещё не кончилась война,
Но обозначилась победа.
Конь спотыкался. Борона
Влачилась тяжко до обеда.

Мог бы кровью истечь я в кювете
И сгореть бы в Майданеке мог,
Но последний патрон в пистолете
Никогда для себя не берег.

Старая Русса. Достоевский.* Бои.
Там полегли земляки мои.
Где-то под Курском лежит брат.
Теперь не спросишь, кто виноват.

Донбасс. Летели груды листьев,
Ложась под ноги отрешенно.
В желтопылающем монисте
Обходит осень эшелоны.

Здесь всё валил военный ветер
В пучину дыма и огня,
И только гипсовые дети
С фонтана смотрят на тебя.

А все случилось очень просто...
Открылась дверь, и мне навстречу
Девчурка маленького роста,
Девчурка, остренькие плечи!

Какой-то хищник, «тигр» или «пантера»,
От времени проржа́вевший насквозь,
Откроется вдруг взгляду, как химера
Былой войны…

Грузовики, рыча, неслись куда-то,
Валялись трупы беженцев в пыли.
Два пехотинца пленного солдата
С передовых в армейский штаб вели.