В классе очень холодно.
На перо дышу,
Опускаю голову
И пишу, пишу.

Мне в белые ночи не хочется спать,
Колотится сердце в тревоге,
И я вспоминаю опять и опять
Свои фронтовые дороги.

Всех, кого сумели, подобрали.
Без салюта, без речей, без слез
Схоронили, к берегу ногами,
На скале у раненых берез.

Было холодно,
Было голодно,
Детства не было,
Шла война.

Опять я в теплушке. Опять по Отчизне
Несет меня ветер военных годов.
Играет судьба молодой моей жизнью,
И север и юг – мой родительский кров.

Моряком ли был, солдатом ли,
Брал Констанцу или Ржев?
Те, кто прах его оплакали,
Верно, умерли уже.

…А нам не довелось играть в войну,
Не мы в неё – она играла нами:
На фронт мы убегали пацанами,
С вагонных крыш смотрели на страну.

Незабываемое лето,
Где сталь о сталь и гром о гром.
И всё об этом, всё об этом
Стихи в блокноте фронтовом.

Мы ночью плыли через Дон,
Хлестал волну свинец,
Свистела смерть со всех сторон, –
И думалось: «Конец!..»

Позёмка вьётся как змея,
а кто ползёт по льду?
Совсем не я, совсем не я –
у смерти на виду.

Под деревцóм на лавочке в зеленом во саду
Сидят старушки-бабушки в двухтысячном году.
Играют возле бабушек их правнуки в войну,
Старушки улыбаются: «Вояк и не уйму!

Идем вперед
В знаменах грозной славы,
Свинцом прошитых, вихрь степной поет.
Советский снова Малоярославец

«Давно всё названо на свете», –
Я думал в восемнадцать лет…
Глотая пыль, босые дети
Шли за повозками вослед.

Я ведь это видел сам.
Мать расспрашивала долго.
«Лги, – сказало чувство долга,
Мать поверит чудесам…»

Постели ты, ветер, мне постель из листьев,
У глухой дороги мягко постели.
Я устал на свете от людской корысти,
Жгут мне грудь тревоги, скорбь родной земли.