Трофейный конь не знает языка,
Он входит в воду и плывёт без всплеска,
И сыромятной кожей поводка
Все сновиденья обрывает резко.

Спросила ты: как на войне
Жилось и чувствовалось мне?
Не изломал ли душу страх:
Мол, миг – и обратился в прах?

Не смотрит Валя фильмов про войну,
Ни местных и ни тех, что на страну.
Не смотрит, хоть прошло немало лет…
Работа, стирка, завтрак и обед...

Травой густопоросший двор,
полурассыпанный забор,
крапива и бузинный кустик,
и, воспевая захолустье...

Опять декабрьские шторма,
Опять авралы до утра,
И рвутся якорь-цепи,
И море, цвета буйных трав

Смотрю на карту – как же это рядом;
здесь шли на Мгу, а тут на Красный Бор!
Другая карта и с другим масштабом,
а в памяти двухверстка* до сих пор.

В вагоне электрички ехал
Войны великой ветеран.
А волосы – белее снега,
Белее, чем речной туман.

Чтобы мы о мире написали
Не словами, а судьбой страны,
Жизнь нам предоставила детали
Самой сокрушительной войны.

Солдаты шли не строем – кучкой,
Неловко тыча костыли.
Над ними низенькие тучи
Из мокрых нитей сеть плели.

С до войны
ещё
с до войны
когда всем
были довольны...

Мы рыли рвы – хотелось пить.
Бомбили нас – хотелось жить.
Не говорилось громких слов.
Был дот на каждом из углов.

Свет мой, кому это может быть интересно –
как над зелёным полем кружился «мессер»?
Как над тремя малютками мама лежала,
как она пальцы в землю до крови вжимала.

В Крестцах машины нагрузив мукой,
К военным хлебопёкам мы попали,
И, тёплый хлеб ломая фронтовой,
Горячим чаем губы обжигали.

Только лишь солнце зашло –
Сумерки враз наступили
И захлестнули село,
Черной водой затопили.

От героев былых времён
Не осталось порой имён.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землёй и травой...