И была тишина.Мы моглина руках ее взвесить.И такая была тишина,
Читать
Ботинки выпачканы грязью,мы шли как будто бы во сне,как будто всё это в рассказе,а не в действительной войне.
Я в заросший травою окопчик солдатаС косяком журавлей в этот час прилечу.…Голубой огонек на конце автоматаИ толчки по плечу. И толчки по плечу.
Помянем усопших родителей,Вспомянем погибших друзей.Печальны картины для зрителей –Кладбищенский скорбный музей.
Поэзия моя, ты – из окопа,Ещё тогда, солдату жизнь храня,Блеснула мне: смотри, мол, парень, в оба,Чем и спасла от снайпера меня.
Хороним друга. мокрый снег. Грязища.Полуторка ползет на тормозах.Никак правофланговый не отыщетПесчинку в затуманенных глазах.
Прощальная минута подошла,Односельчан слышны слова простые:«…И ордена за ратные дела.И честно жил… И руки золотые».
Затишье… Попадали группами,Сразу уснули, усталостью стёртые.В крови, обнявшись, живые с трупами.Не противно – все будем мёртвые.
«Расстрелянный фашистами…»«Расстрелянный…»Их больше, чем мемориальных досокНа улицах твоих, Варшава,
Начинается день предвоенныйс громыханья приморских платформ.Дождик в пальмах шумит и мгновеннозатихает, а на море шторм.
Я помню войны измождённые лица,Крест-накрест бумагу на окнах слепых.Суровой зимою замёрзшие птицыКомочками падали с крон ледяных.
Февраль. И от огня мокрым-мокро.Война гремит на Мгинском направлении.Согласно сводкам Совинформбюро,Идут бои здесь местного значения.
Над старым письмом замираю…Ты пишешь: «Воюем… Зима».Отец мой! Да что я узнаюИз строчек скупого письма?
А То был трёхлетний жеребец,Хозяин табуна.Ему за буйство наш кузнецДал кличку Сатана.
Запахи сырости, чада,Верх – потолочный горбыль.В лампе из гильзы снарядаЧад выделяет фитиль.
А лето в подмосковном дымеВ июль торопится – в зенит.Бушует гроздьями густыми,Дождями пышными звенит.
Ах, война, что ж ты сделала, подлая:Стали тихими наши дворы,Наши мальчики головы подняли,Повзрослели они до поры
У матери их трое было,И всех троих она любила.Настали дни войны…Пошли на бой с врагом три сына
Шли сраженья от моря до моря,Почернел под разрывами снег…В арифметике общего горяСколько стоил один человек?
Я трогаю русые косы,Ловлю твой задумчивый взгляд.Над нами весь вечер берёзыО чём-то чуть слышно шумят.
Смерть обрывает земные дороги,Мертвый навеки уходит во тьму,Холм да венок или памятник строгий –Всё, что осталось отныне ему.
Нас сдружила военная буря,Перед Родиной долг породнил.Я ему говорил об Амуре,Мне дружок о Днепре говорил.
Пурга…Пурга все окна залепила,Тяжёлым кулакомпо ставням била.
Люди мира, на минуту встаньте!Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –Это раздается в БухенвальдеКолокольный звон, колокольный звон.
В двенадцать лет мальчишкам редкоТуманит ясные глазаТекучая, как наша речка,Солоноватая слеза.
На старом кителе – колодка.Четыре радужных звена.И поседевшая бородка…– Война, мой батенька, война!
Сумрачно в Трептов-парке,Утренняя тишина…В немецких венках неяркихРусские имена.
Мне исполнилось двадцать семнадцатого января.Я надвинул ушанку, подбородок потрогал шершавый.Мы спускались к реке. Догорала за дымом заря.…Я увидел Варшаву.
Вдали от синих гор Урала,В руках сжимая автомат,Спокойно смотрит с пьедесталаОт солнца бронзовый солдат.
…Вместо голых чувств приходит мудрость –жизнь ни в чем не терпит пустоты.И в одно обыденное утропо-иному мир увидел ты.
Война мне виделась Горгонойсо змеями казахских кос.Над нею возвышались горы,под нею унижался город
Войну позабыл. Словно не былНа этой войне никогда,И не открывалось мне небоГосподним порогом суда.
Врачи всю ночь, как ангелы-хранители,Стояли над солдатом не дыша.И, будто плёнка в старом проявителе,Он к жизни возвращался не спеша.
Всё мне снятся гнилые болотаИ объятая пламенем мга,Где моя поредевшая ротаОтбивает атаки врага.
Вспоминается наступленье:гром орудий, в дыму небосвод.Зимний день боевого крещенья,мой родной атакующий взвод.
Все стихи, Книга 2, 1945
Все стихи, Книга 1, Год не указан
Все стихи, Книга 3, Год не указан