Прости меня, мой детский дом, –
Приют в ту горькую годину…
Я обещал писать потом,
Коль в круговерти лет не сгину.

Девушка- регулировщица
У бетонного шоссе,
Как березонька из рощицы
В молодой своей красе.

Не спится. Слышу птичьи трели.
Рассвет перед атакой тих.
А бог войны уже нас делит
На убиенных и живых.

Дождались отца – души не чают.
Сенокосят. Ладят костерок.
И дымит лесным пахучим чаем
Фронтовой отцовский котелок.

Ладога!.. Мы с ней давно знакомы,
С ней огнем связала нас война:
Пленкой льда замаскирован омут –
Ладожской воронки глубина…

Пять грохочущих суток не спали,
Не снимали тяжелых сапог.
Мы немало друзей потеряли,
Но ворвались в родной городок!

Навсегда ли погасли глаза
Молодого лихого арата*?
И родители ждут и друзья –
И никак не дождутся солдата…

Да присохнет язык к гортани
у отрицающих восточное
гостеприимство!
И жило много нас

За проволокой Саласпилса
Снег заволакивает ямы,
Полные душ человеческих;
Лайковые перчатки убийц клеймят наши жизни

Вдова без слёз, без причитания
Пришла, чтоб всё ж хозяйкой быть...
Сперва никто не мог молчания
Нарушить или зашутить.

Стояла блокада, стояла тьма,
Морозные улицы стыли,
Стояли слепые пустые дома,
Открытые до сухожилий,

Ангелы, придуманные мной,
Снова посетили шар земной,
Сразу сократились расстоянья,
Сразу прекратились расставанья

Загляну в знакомый двор,
Как в забытый сон.
Я здесь не был с давних пор,
С молодых времён.

Я по-мальчишески был рад
Взять в руки карандаш.
Слова звучали, как набат:
Война, сраженье, марш.

Скатилось солнце, словно мячик,
В тугую тёплую волну.
Стоит у моря старый мальчик,
Который видел ту войну...