Я вырос на Волге, мне Волга была
Роднее моей колыбели.
Река меня на руки нежно брала,
Гудки колыбельную пели.

Что ж, нам уже за пятьдесят сегодня –
Как будто за спиной легла черта.
И как мираж – косынки тех девчонок,
Что в школу с нами бегали тогда.

Я стою на земле. Над моей головой –
Седина облаков пополам с синевой…
Кто-то выжил, кого-то металлом насквозь:
То ли пуля, то ль ржавый осколок!

Дед в сентябре опять наварит браги
ко дню рожденья сына своего…
За дальней далью, где-то возле Праги
есть обелиск. Цветы вокруг него.

Светился Полоцк в летней дымке сизой.
Гот*** – бог атак – доволен был вполне,
Когда с колонной танковых дивизий
Молниеносно подошёл к Двине****.

Нас гнетёт железная усталость.
И просёлок пылью задушил.
Где-то перед Бродами остались
Воющие факелы машин.

Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.

Была Маруся молодая,
Ломала лёд весной река,
И мачеха, чужим стирая,
Сыскала Марье жениха.

Опять меня тревожат журавли.
И к непогоде остро ноют раны.
Опять не спится: вижу, как мы шли,
Псковщины полонённой партизаны.

Дом, дерниной крытый,
Дранкою обитый,
Чисто побелённый.
С чердака – окошко...

Мы в мир огня вошли со всеми,
тех дней до смерти не забыть,
нас, мальчиков, учило время
лишь ненавидеть и любить.

Ещё ты ползёшь по сумётам**,
Но считана, считана жизнь…
Фельдфебель***, припав к пулемёту,
Минуты твои сторожит.

«Вернулись наши!» – крикнул кто-то,
И все метнулись на перрон,
Где семерых солдат пехоты
Оставил красный эшелон.

А ты ведь не помнишь об этом:
Как в сумрак был город одет,
Как ночь прорезалась лишь светом
Фашистских висячих ракет.

Когда вокруг был сущий ад,
Когда выносливость решала,
В траншею к нам пришел комбат
И приказал: «Назад – ни шагу!»