ЗОЛОТАЯ НИВА

Теплом и светом залитая,
Она под ветрами плывёт…
О том, что нива золотая,
Узнал я в тот суровый год,
Когда в селе, в любой избушке
Нам не оставила война
Ни хлеба чёрствого краюшки,
Ни завалящего зерна.
В тот год
Какой-то незнакомый
Старик – почти и глух, и слеп –
Ходил селом от дома к дому,
Меняя золото на хлеб.

А чтобы нас спасти от смерти,
От председателя тайком
Завскладом
Маму за усердье,
За труд
Добавочным пайком
Пожаловал…

И сколько визга!
Какой затеяли мы крик!
Но в это время в нашу избу
Вошёл дряхлеющий старик.

Мне показалось, выражало
Его потухшее лицо
До боли режущую жалость,
Когда он протянул кольцо
Сухой трясущейся рукою,
Не поднимая глаз на мать,
Сказал:
– Оно ведь золотое! –
Ты сможешь дорого продать…

А что оно хранит и держит
В себе: блистанье старины?
А может быть, оно с умершей
В тот год от голода жены.

Никто не знал того, не ведал.
Колечка мама не взяла,
Но протянула молча деду
Краюшку хлеба со стола.

А мы – два брата и сестрёнка –
За дедом исподволь следя,
Стояли тихие в сторонке.
И дед, немного погодя,
Дыша отрывисто и часто,
В тот миг подумав, может быть,
Что мы голодны и несчастны,
Как он,
Вдруг начал хлеб делить.

Не по годам легко и резво,
Тараща тусклые зрачки,
Краюшку бережно разрезал
Старик на равные куски.

И сунул мне, сестрёнке, брату…
Мать всполошилась:
– Боже мой!
Да что он делает?!
Не надо!..

Но дед не слышал.
Дед – глухой.
Он отвернулся, хмуря брови,
И, уходя, шептал в усы
С порога:
– Ешьте на здоровье!
Быстрей растите, сорванцы!

Ушёл…
С упавшими руками
Стояла мама у окна…
Невыносимая такая
Ворвалась в избу тишина…
В тот миг, наверно,
Стал я взрослым.
Теплы,
Прозрачны,
Солоны
Меня за горло брали слёзы…

И я – не вынес тишины.
Мои худые, в цыпках, ноги –
Куда они меня несли?
По обе стороны дороги
Хлеба высокие росли.
И нива под откос пологий
Летела, золотом звеня,
По обе стороны дороги,
По обе стороны меня.