Мороз в декабре стал свирепствовать жутко.
Но здорово нас выручала «буржуйка».
Вселилась, полкомнаты заняв собой,
И в печь упиралась огромной трубой.

То утро поднялось в горячей крови и в огне,
И враг перешел рубежи на тяжелой броне.
И голос Отчизны на битву, на подвиг призвал.
И громом железным откликнулся тотчас Урал:

Вот мы и взяли Старую Руссу*.
Танцы, танцы – в Речных Котцах!**
Девки застенчивые, русые
виснут на грязных от боя бойцах.

Под Ржевом от крови трава на века порыжела,
Под Ржевом поныне шальные поют соловьи
О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом,
Великие, долгие, тяжкие были бои...

Отгремели грозные сраженья,
и с годами появилось кредо:
немцы одержали пораженье,
потерпели русские победу.

Ох, шинель моя, шинель,
Серая, походная.
В холод, стужу и в метель
Теплая и модная.

Расписана каким-то Пикассо,
Приобрела Москва иную емкость
И спрятала привычное лицо,
На миг преобразившись в незнакомку.

Я плачу о тех убиенных,
Которых нашёл следопыт.
И страшно мне слушать военных,
Поющих «никто не забыт».

Песня, песня! Я твой навсегда!
Ты мне крылья дала!
Ты меня увлекла из гнезда,
Над землёй подняла!..

Солдатской дружбе нет преград,
Ей не страшны огонь и рвы.
Я помню дружбу трех ребят
Из Минска, Риги и Москвы.

Там в глуши утопает опушка,
Там, где ветры лишь бродят одни,
Замерзает в снегах деревушка,
Доживает последние дни.

Мы город разбомбленный оставляли,
Где с материнским молоком впитали:
Нам правота завещана от века,
И в ней – несокрушимость человека.

В двадцатых годах в Коломне
Служил рядовой Чернышёв.
Он свято присягу помнил,
По многим фронтам прошёл.

Я сын той рождественской ночи,
Которую помнил отец,
Он третьего сына пророчил,
Вернувшись с войны наконец.

Ты юной и нежной была,
Но рано все беды узнала,
Ведь юность и нежность дотла
Сгорели в войне небывалой.