Бой окончен. Передышка,
Может быть, на целый час.
Кто письмо любимой пишет,
Кто-то дремлет про запас.

Прожектор выхватил из темноты
Рогатые лиловые кусты.
Мелькнул ручей в белесой полосе,
И стало ясно: талый снег осел.

Гром ползет на дымные пригорки.
Там березы горестно черны.
Там стоит девчонка в гимнастерке
посреди неистовой войны.

Как руки, вскидывая крылья
Над степью, выжженной огнем,
Еще стоит ветряк двужильный,
На дымный глядя окоем.

Нас завели в болото,
Крикнули нам, смеясь:
– Ну, начинай работу,
Вычерпывай кружкой грязь.

Пластинок хриплый крик
И радиовещанье,
И непрочтенных книг
Надменное молчанье

Когда тебя послали в бой,
«Прощай», – сказал мне, уходя.
Но где б ты ни был, дорогой,
Я буду около тебя.

На севере море туманное в штиле,
Из моря встают кенигсбергские шпили.
И здесь, от столба, где указки скрестила
Война над скрипучим дорожным настилом,

Скворцы прилетели.
И буйно цвели
Деревья черёмухи в пенности белой.
И травы пробились из горькой земли,
Свил аист гнездо на стволе обгорелом.

Он спрятал дудку в нары
И сгорбился в ожидании боли.
«Я ничего плохого не играл,
Это песенка моего детства».

Мне кажется сейчас, что знаю я
Всех, кто живет в моей большой стране.
Я знаю их в лицо, я знаю голос их.
Я подойду к окну – и слышу далеко,

На этот раз не в чистом поле,
Где нам служил постелью снег, –
В полуразбитой сельской школе
Остановились на ночлег.

Пахнёт из тыла тёплыми ветрами…
Там снег не топтан танками, не взрыт,
Лишь вьюга над равниною бескрайней,
Как сто солдаток, голосит навзрыд.

Соседи! Каждый зависть вызывает.
Один двенадцать соток рожью засевает.
Другой нарежет ложек и продаст –
И тоже сыт.

Степь да соль. И ни души.
Солнце ест глаза.
Остров Русский. Сиваши.
Суши полоса.