Солдаты мы. И это наша слава,
Погибших и вернувшихся назад.
Мы сами рассказать должны по праву
О нашем поколении солдат.

Мальчишкой с умом откровенным,
Забывшим про голод и страх,
Я встретился с военнопленным
На Кировских островах*.

Я не знаю тебя, отец,
В детстве видела раза два,
Помню смутно, едва-едва,
Только знаю, что ты – не подлец...

Я спросил отца:
«Сколько, мол, убил?»
Он сказал в сердцах,
Будто гвоздь забил...

Темны предгория Карпат.
Безвестным здесь прошёл героем
Мой дед – брусиловский солдат,
И мы с отцом окопы роем.

Можайск, Калинин, Малоярославец…
Какие это русские места.
Еще был молод Петербург-красавец,
Еще Нева была полупуста

Мы идем. Кишинев предвесенний…
Бродит ветер по нивам седым,
И на запад, как тень преступлений,
Отступает пожарища дым.

Для меня становятся родней
Братские могилы – стелы, плиты
Той войны, в которую зарыты
Дни и судьбы Родины моей.

Качался пол от кованых сапог.
Дрожали стёкла звонко в рамах шатких.
– А ну поддай! А ну ещё, браток!
По-нашему, по-русски, по-солдатски!

Под музыку оркестра духового
Уснули пацаны на тёплых крышах.
(Она играет в городском саду…)
О! Я об этой музыке наслышан!

Как холодно на перекрёстках!
В подъезде дуют сквозняки,
в пролёты сыплется извёстка,
в пролёты жизни и реки...

Коптилки мигающий пламень.
Мы с Диккенсом в доме одни.
Во мраке горят перед нами
больших ожиданий огни.

Снегопад лохматой лапой
Прошуршал, весной гоним…
Я во сне кричала: «Папа!..» –
И бежала я за ним.

Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.

Вот она правда – шли мы
От света и от тепла.
Шли мы, огнём косимы,
Туда, где беда была.