Никто, никто еще не знал
Цены и сроков той разлуки
И, расставаясь, не рыдал,
Беспомощно ломая руки.

Я не хочу молчать стыдливо,
Во всём поддакивать хуле,
Хула крива, несправедлива
На хаты крайние в селе.

Коль смерть возьмет меня не вдруг,
В атаки час прервав мой бег,
И проживу я миг-другой,
Прощусь с тобой, мой верный друг:

Трещал мороз, помолвленный с бедой,
Людской бедой, такой, что нету горше!
И к маю не осталось ни одной
Берёзы в заповедной Бабьей роще.

Ты с нами сегодня… Грохочет война.
Путь твой прост и суров.
Верный помощник, ты быть должна
Там, где раны и кровь.

22 июня стройными рядами
доблестная германская армия,
неся на подошвах своих сапог
целостность своей территории...

Тайна старых фотографий,
Памяти пайковый хлеб…
Беззащитность биографий
Перед волею судеб.

У донской излучины,
У горящих сел
С верной, неразлучною,
Я с тобою шел.

На кромке переднего края,
лишь крикнуть успевший: «Вперед!»,
он знает, что он умирает,
не верит, что насмерть умрет.

Вместо супа – бурда из столярного клея,
Вместо чая – заварка сосновой хвои.
Это б всё ничего, только руки немеют,
Только ноги становятся вдруг не твои.

Не знаю, что такое с ним
Стряслось в начале той атаки:
Мы кинулись в огонь и дым,
А он остался в буераке.

Рвутся почки на яблонях смело,
Звонко птицы поют у крыльца.
На стене ослепительно-белой
Фотография гаснет отца...

Смотрю, как бабка молится,
Поклоны низко бьёт.
Святая Богородица.
Потресканный киот.

Искусство позаботилось о нас,
Нарушив тишь прифронтового бора:
Вот перед нами выступает джаз
Под управленьем бравого майора.

Как саранча, в ночи врывались в сёла мы:
Просили, воровали, как когда…
Кто первый вас назвал «пятьсот весёлыми»,
Далёких лет шальные поезда?