Салют Победы отсверкал,
Прекрасен и высок…
Тот Зойкин стал,
Тот Сонькин стал,
Тот Нюркин стал сынок.

Угощала девушка бойцов
На днепровской жаркой переправе…
Пламенел кроваво берег правый –
Отсветы ложились на лицо.

Зимы заснеженные виды
Не восхищают, а гнетут,
Когда гляжу, как инвалиды
По скользкой наледи идут.

Ясней представил ясного,
Хоть дали далеки,
Как в горней жизни празднуют
Свой день фронтовики.

Читала, радовалась, пела,
Росла и крепла со страной.
С живой Волошиной сидела
За школьной партой за одной.

Я вижу залы – залы ожиданья.
И вечером, и предрассветной ранью –
Под вечно голубым плафонным небом.
Здесь время неподатливо, что камень.

Ему вручили партбилет
Перед броском-атакой.
Сержанту было сорок лет,
Он родом из Ахтарилей*.

Стою у хаты дяди Миши:
Трава усеяла подзол*,
Цветут у грустных окон вишни,
А дядя навсегда ушёл…

Сбросив в сенях грязные ботинки,
Не решался посмотреть на мать.
И пальто, что только из починки,
С плеч худых боялся он снимать.

Третьи сутки с боем отступаем
От родных, от взломанных границ.
Кружит пепел, как метель седая.
Пахнет гарью выжженных пшениц.

Он пришёл с войны,
ночью лёг на кровать,
лёг он подле своей жены.
Надо было где-то смертельно устать...

Судьбу благодарить не буду –
Благодарю народ родной
За то, что знаю жизни чудо,
Не опалённое войной.

Для родных мы погибли геройски давно,
Жизнь бывает страшнее катарсиса,
Подарили хирурги невольно нам «дно»
На объекте без почты и адреса.

А юность всё-таки была
В тылу военном, в голодухе.
В свой срок, как до войны, цвела
Черёмуха по всей округе.

Он полз вперед совсем по-черепашьи,
Нащупывая пушкой наш заслон.
Ревели под приплюснутою башней
Полсотни тонн брони, налитой злом.