Его встречаешь утром рано
В простом рабочем пиджаке.
Значок нагрудный ветерана,
Часы «Победа» на руке.

Обелисков в России много:
То на тропах лесных стоят,
То стоят при больших дорогах…
А под ними – солдаты спят.

Там, где мною куст любой опознан,
И в других местах –
На каких цветах настоян воздух,
На каких цветах?

Февраль. Лютуют холода.
В узорах окна от мороза.
Звенит промёрзшая берёза...
И трескотня, и грохот льда.

Над памятью время не властно.
Ничто не прошло стороной:
Закрою глаза лишь – и ясно
Былое встает предо мной.

Вы видели, как умирали сапёры?
Вы слышали, как умирали сапёры?
Мгновенно – как писаря росчерк.
И смерти не было проще.

Я голову свою высоко нес,
Но вот пора настала ей склониться:
Едва я только «Здравствуй!» произнес,
Как слово «Хуш!»* должно произноситься.

Каганец бензиновый неярко
Желтый свет бросает по стенам.
Улыбаясь, девушка-мадьярка
Свой бокал протягивает нам.

Война бетховенским пером
Чудовищные ноты пишет,
Ее октав железный гром
Мертвец в гробу – и тот услышит!

Помню, в тайге, у опушки,
Девочка в чащу кричала:
«Сколько до свадьбы, кукушка? –
И кукованье считала.

Жить хотелось. Не хотелось гибнуть.
Смерть – она привычна на войне.
Умирать ко времени обидно,
Умирать безвременно – вдвойне.

Люди ушли. А город остался.
Мертвым, закованным в камень пространством,
телом, лишенным души.

Тишина рассветной рани
В заревом огне.
Расцвели цветы герани
В доме на окне.

Ночами бродит по селениям тревога,
Оповещая замерзающих солдат,
Что, распростершись на заснеженных дорогах,
Полки немецкие разбитые лежат.

В госпитальных суровых палатах
Мы подолгу лежали пластом.
Вышивать нас учили девчата
Стебельком и болгарским крестом.