Госпиталь у нашего детсада…
На заборе раненые висли.
Вот ещё – нам сахара не надо…
А девчонки сахар этот грызли.

«Божья коровка, улети на небо,
Принеси мне хлеба…»
Я о хлебе думала
Не одна...

В стране тайги,
Где нависает хвоя,
Темна, колюча, широка,
Всё для победы

Опять снега метут, снега,
Послевоенные, крутые.
И ни дороги, ни следа
В те ночи долгие и злые.

Ползет обрубок по асфальту,
какой-то шар,
какой-то ком.
Поет он чем-то вроде альта

Подожди, не спеши, задержись хоть немножко,
Юность в шапке-ушанке и кирзовых сапогах.
Сколько раз, моя юность, тебя убивали!
Сколько раз, моя юность, тебя воспевали!

В грохоте снарядов
Снова день погас.
Вот уж третьи сутки
Не смыкаем глаз.

Мы шли. Сиял огонь во мраке.
Горели ноги в сапогах.
Соль выступала на рубахе,
И пыль скрипела на зубах.

Он в нерезкий снимок тычет,
Раздвигает пыль рукой.
– Не гляди, какой я нынче,
Вот он я, гляди какой...

В тот страшный год с бандитской хваткой
И сталью вражеской руки
Подверглись «новому порядку»
По хатам бабьи сундуки.

В шубейке, обгорелой и короткой,
Не пропуская никого, подряд,
Старуха раздавала по щепотке
Оставшийся от деда самосад.

Он в жизни не успел… Всё было так внезапно:
и взрывы чёрных бомб средь утренней росы,
и в мирной тишине вдруг полыхнувший запад,
и сборы на врага, как прежде на Руси.

Я – тыловая крыса.
«Люди – они на фронте,
а этот – в своей постели
спит со своей женой…»

Ты – радость сердца, край отцовский мой…
Но если будешь ты войной остужен,
В морозной мгле погибну я с тобой…
Ведь если нет тебя, кому я нужен?

Пурга лютует. В снег вбивает нас.
Оглохнув и ослепнув, без дороги,
едва бредем, не зная – в этот раз
дотащат ли к баракам наши ноги…