Москва, как мать, нас провожала в бой
В день Октября. Не таял снег на лицах.
Нет у Москвы других – и мы собой
Закрыть должны все подступы к столице.

Снова застит завеса дыма
Крымских высей седую даль,
Стоит биться за горы Крыма,
Погибать ради них не жаль.

Летит пурга через окоп,
И свищет, и поет,
То справа наметет сугроб,
То слева наметет.

В степи ковыль седее седины,
Легли траншеи горше, чем морщины.
В степи не зря дороги сведены
К могилам на высотах и лощинах.

Не стану врать – война давно не снится,
Всё отоснилось начисто, вполне.
Зато мне от нее весь век не спится,
Как будто отоспался на войне.

После грома тишина звучит.
Свежая погода!
И листва ладошками стучит,
Стряхивая воду.

Дождь хлещет.
А мы кладем.
Кладем,
Кладем,

Гнула буря дерево сурово –
Вся в росе, лежит под ним земля…
Скакуна оседлываю снова
И скачу в далекие поля.

Я в детстве бросил рисовать.
Кто в этом виноват?
Хочу виновника назвать:
Мой милый младший брат.

Помню! Синявинские высоты
Брали курсанты три раза подряд.
Еле уволокли пулеметы.
А три батальона – там и лежат.

Не смотрю я фильмы о войне,
Ни боевики многосерийные,
Ни монументальные, в огне,
Но документальные, старинные…

Во мне давно уже несвязно,
Но всё уверенней живёт
Сознание энтузиазма –
Вот только приоткрою рот...

Тебе, фронтовому собрату,
Хочу в этот день пожелать
Того, что желала когда-то
Нам в годы военные мать.

В песке лицо. Лопатка. Я.
И никого живого кроме.
Но вижу, как на муравья
С виска упала капля крови.

Зелёный факел ивы на ветру.
О ком скорбит он и к кому взывает?
Один он никого не забывает,
Неугомонный факел на ветру.