Когда смотрю на это фото,
Я, как мальчишка, встрече рад:
Передо мной – родная рота, –
Сто двадцать стриженых ребят.

Ты, говорят, пред жизнью виновата,
Что не была светла и весела…
Но в юности не принца, а солдата
Ты с поля боя, Золушка, ждала.

Полем, вдоль берега крутого
Мимо хат
В серой шинели рядового
Шел солдат.

Провода гудят, как нервы перед боем,
натянутые, как провода.
Мы устало окопы роем:
скоро танки придут сюда.

С тех пор, как ты ушёл от нас
В своей шинели фронтовой,
Я ни на день и ни на час
Не забываю облик твой.

Не скажешь: идёт налегке
К себе за реку она, право, –
С бидончиком в левой руке,
С котомкою хлебною – в правой.

Я стою на земле. Над моей головой –
Седина облаков пополам с синевой…
Кто-то выжил, кого-то металлом насквозь:
То ли пуля, то ль ржавый осколок!

Есть в памяти моей такая дата:
За то, что голод приказал украсть,
Избили в кровь безногого солдата
И бросили к забору в грязь.

Он падал из дымящегося зноя,
Стремительно теряя высоту:
Он весело охотился за мною,
Из всех стволов дырявя пустоту.

Увидел Родину свою
Сегодня я в твоем портрете.
Я не погиб в ночном бою,
А после боя, на рассвете

Эта шапка броневая –
Не обуза для меня.
Из нее водой Дуная
Я не раз поил коня.

…Я вижу снова вихри непогод.
Земля изрыта язвами воронок.
Исходит кровью сорок первый год,
Как раненый волками жеребенок.

В страну холмов, знакомую по сказкам
Об уличном бумажном фонаре,
Мы звезды мира принесли на касках
И вешний гром на танковой броне.

Провожая сына-горняка,
Дал отец ему кусочек уголька.
– Сбереги его ты на войне:
Распишись в рейхстаге на стене…

Деткам живётся несладко,
Просят они молока.
Горюшко доит солдатка.
Грозно текут облака.