Шумел несжатый гаолян,
Еще висела пыль атаки,
А танки шли через Хинган,
О скалы нагревая траки.

Салют Победы отсверкал,
Прекрасен и высок…
Тот Зойкин стал,
Тот Сонькин стал,
Тот Нюркин стал сынок.

Когда о доме, о семье
Поговорят друзья в траншее –
Теплей им на сырой земле
И на душе у них теплее.

Мы голоса сплетали весело
В дому друзей в застольный час.
На удивленье было песенно,
Хоть лада не было у нас.

Он крепок ещё, мой сосед-инвалид.
Спроси про житьё-бытьё,
он сразу ответит: «Протез не болит,
а всё, что при мне, – моё!»

…А росы на рассвете – капли крови
На гимнастёрках утренних полей.
И горизонт прерывист и неровен,
Как бинт, алеет в кронах тополей.

Стояла батарея за этим вот холмом,
Нам ничего не слышно, а здесь остался гром.
Под этим снегом трупы еще лежат вокруг,
И в воздухе морозном остались взмахи рук.

Над всей землёю речь наркома
Летела гневно, как набат.
Был нами тут же атакован
Районный наш военкомат.

Эта быль сурова, как расплата.
Оживает память – только тронь!
Я вхожу в балладу, как в палату,
Где лежат прошедшие огонь.

Железная на кладбище ограда,
Неяркое свеченье листопада,
За дождевой морокою кусты,
Оплаканные тихие кресты.

Давно запаханы траншеи…
Земля цветёт и хорошеет,
И жаждой будущих свершений
Полны мальчишеские сны.

Вечер. В штабе оживленье.
Значит, будет бой.
Пишет парень заявленье,
Парень молодой.

Пронёсся ураган по крышам ветхим
И задохнулся в душной синеве.
Сорвал в цвету рябиновые ветки,
Тяжёлый град рассыпал по траве.

Я ветку бузины сломил
Под крышей старого сарая
И с дрожью в сердце
вспомнил мир...

Шел обстрел, и влипали в бруствер
Молодые солдаты.
Новичков приводили в чувство
Иногда – матом.