Она в цвету. Она вросла в суглинок
И ветками касается земли.
Пред ней противотанковые мины
Над самыми корнями залегли.

Траншея, взрытая снарядом…
За речку откатился бой.
С разбитым пулеметом рядом
Солдат к земле припал щекой.

Война. Призывы: «Родина в опасности!»,
«Вставай, страна!» И – «Родина зовёт!»
Мы знали цену этой страшной гласности –
солдатка-мать, и я, и весь народ.

В нашем гуде и гуле
Удивляюсь порой:
Ты не кланялся пуле,
А остался живой.

Начинается день усталостью.
Поясничными злыми болями.
Это значит, что дело к старости,
К отголоскам войны тем более…

Рождён за десять дён до Рождества
в кинотеатре. Мать, едва жива,
не донесла кричащего еврея
до Рождества, навеки молодея.

Как трудно берёзам стоять на ветру,
корнями уйти во вчера,
когда проступают сквозь бересту
лагерные номера!

Не за Ленина, не за Сталина,
Не за партию – за своих,
За родных, что в тылу оставлены,
Бился батя мой в штыковых.

Оставив памятники-пушки
В Европе, черной от вины,
Грузилась наскоро в теплушки
Сама история войны.

Мне хотелось вобрать всю листву, все увалы,
Мне хотелось запомнить всех трав имена.
Мне впервые природа такой представала,
И глаза на нее мне раскрыла война.

От многих радостей отвык,
Но не сдаётся дед, бодрится,
Сто грамм заветных фронтовых
Он может превратить и в триста.

Зори встают над полями росистыми.
Вспыхнули в небе высоком огни.
В речку весёлую ивы ветвистые
Смотрятся, будто девчонки они.

Портянки сохнут над трубой,
Вся в инее стена…
И, к печке прислонясь спиной,
Спит стоя старшина.

Нынче парк, где когда-то кирпичный завод
исходил сладковатым дымком похоронным.
Слышу голос, как будто бы кто-то зовёт:
– Помяни нас… –
Вокруг лишь скворцы да вороны.

Тянулись длинно темные колонны,
как бесконечный, медленный поток,
солдат немецких, грязных, полоненных,
по серому асфальту на восток.