«Пот – не кровь,
Не жалейте пота! –
Проповедовал старшина.–
Такая у нас работа

Ах, как бабы поют в Дорожово*!
Ах, как бабоньки пляшут – страсть!
«Дорогова,
Свово дорогова...

Покорный твердому уму
И смелости твоей,
Эсминец ринулся во тьму
На зыбь морских путей.

Начинается ростепель марта,
И скворец запевает – он жив…
Ты лежишь под гвардейским штандартом,
Утомленные руки сложив.

Бор без сосен, бор без весен, –
здесь земля росы не просит.
Ни подснежника, ни почки, –
в ямах доченьки, сыночки…

А я родился – всем смертям назло –
В тот самый страшный первый год военный.
И хоть с рожденьем мне не повезло,
Я выжил, рос, пацан обыкновенный,

С годами память стала дальнозоркой,
И пристальнее стала, и добрей.
Отлив рисует пенные узоры
И лижет цепи старых якорей.

Еще подсумки тяжелы,
Пропитан воздух тишиною.
И сосен тонкие стволы
Не укрывают нас от зноя.

Четвёртый класс мы кончили в предгрозье,
Но мы о том не думали в тот год,
И детских санок лёгкие полозья
Неслись навстречу буре – без забот.

За тридевять земель бушует пламя
И превращает города в золу,
А здесь война стоит перед глазами
На каждом повороте и углу.

На киноплёнке памяти моей
Отсняты кадры чёрно-белых дней.
И только детства солнечны все дни,
Как будто бы безоблачны они.

Снова сена хорошие копны
Зашумели, поехали на ветвях.
Мужики у стогов загорелые, потные.
Силачи, побывавшие в страшных боях.

Когда последний ветеран войны
Сойдёт в окоп, откуда нет возврата,
Венок от самых близких и родных
Возложат правнуки к ногам солдата.

Передний край, коварный и угрюмый,
Без жителей, без песен, без огней…
Он говорит: «Ты о Москве не думай».
А я молчу и думаю о ней.

Собачья жизнь. Собачий холод.
Конвой неистовствует: «Шнелль!»
Ты ветром весь продут, измолот.
Не согревает и шинель.