Гром ползет на дымные пригорки.
Там березы горестно черны.
Там стоит девчонка в гимнастерке
посреди неистовой войны.

Да, я из тех, чей трудный поиск слова
Сопровождался валом огневым.
Я – рядовой, поющий рядового,
И не могу прикинуться иным.

С шершавыми, обветренными лицами
Стояли бабы: шали до бровей.
– Ты чей?
– Ничей…

Ступает война не по досточкам –
Ой, да по солдатским косточкам,
Ой, да по солдатской кровушке,
По слезам по горючим вдовушек.

Приходит день, и по-мужски сурово,
Окинув взглядом землю и года,
Не проронив ни стона и ни слова,
От нас отцы уходят навсегда.

А юность всё-таки была
В тылу военном, в голодухе.
В свой срок, как до войны, цвела
Черёмуха по всей округе.

Я родился для песен в непесенный полдень России.
Тяжело дозревали намокшие в ливень хлеба.
И крестьянские вдовы в несжатых полях голосили
и ссыпали зерно в непроветренные погреба.

А дом стоял на берегу
Не речки – луга заливного,
Дубы могучею основой
Его держали
И земля.

…До прошлой, говоришь, войны
Уж далеко, как до луны?
Но посмотри, как близко
До первого обелиска…

Мы ещё судьбой не ранены…
Мы ещё пройти должны
Перекрёстные экзамены
Жизни, смерти и войны.

Мы живём, не боги, не атланты,
Под крылом отцовским не согреты,
В двадцать лет – матросы и солдаты,
В двадцать пять – вечерники-студенты.

Подобных судеб знаю много,
Но что с того, но что с того?
Я верил в Сталина, как в бога,
И клялся именем его.

Нахлебались родители горя сполна,
Мучил голод, потом убивала война.
Но из будней, войной искалеченных,
Со страной на большак всё же вышли они.

Чудом иль не чудом, но из боя
Вновь я вышел цел и невредим.
Материнскою твоей тоскою,
Видно, в самом деле я храним.

За взрывом – взрывы. Дым. Обозы.
Война… Забыть я не могу,
как навзничь падали берёзы
и затихали на снегу.