Я плачу о тех убиенных...
Я плачу о тех убиенных,
Которых нашёл следопыт.
И страшно мне слушать военных,
Поющих «никто не забыт».
Успенскому колодцу исполать:
Отведаю воды – прибудут силы!
Я бью поклон умению копать
До водной жилы.
А сруб – не просто сруб… Скользит цепок.
И близок станционный путь гремучий.
Раскручивает судеб вороток
Судьба – не случай.
Прихвачен сруб колодезный ледком,
И клонится черешня снеговая.
Живу, не забывая ни о ком,
Не забывая.
Одна ли жизнь дана, один ли срок?
Нам жить и до, и после срока надо б…
Меня соседка позовёт: «Сынок» –
У снежных надолб.
Сугробы перейти ей помогу.
Сама осталась, вдовая старуха.
Колодец леденеет на снегу –
Война, разруха…
Но вот раскручен дальше вороток!
Там родичи в арбе переселенской
Из Таврии* кочуют на восток –
До хлеб-Успенской.
Лицом качнусь в морщинистой воде –
Бадью наполнил на старинной мете.
Колодец здесь, колодец мой везде
На белом свете.
…Теперь потише, тише, вороток.
Глядеть в колодец – как в себя глядеться.
Я тоже вдовий бабушкин платок
Запомнил с детства.
Такою худенькой была она,
Но словно отводила все невзгоды.
По ней узнал, как тяжела война
И недороды.
Ещё висят по хатам образа –
Ищу я в них черты родных, знакомых…
Устиньи Харитоновны глаза
На тех иконах.
Глаза её товарок по судьбе…
Пред ликами успенских богородиц
Посмею ли когда солгать тебе,
Живой колодец!
* Та́врия – древнее название Крыма.