Упал на холодную озимь
Подкошенный пулей солдат.
И неба осеннюю просинь
Окрасил багровый закат…

Никто, никто еще не знал
Цены и сроков той разлуки
И, расставаясь, не рыдал,
Беспомощно ломая руки.

Голос ровный и спокойный.
Взгляд – в далёкую зарю.
Через годы, через войны
В лик старушечий смотрю.

Мы к погонам привыкали не в строю,
Мы к погонам привыкали по вагонам,
Кипятком и сухарём давясь солёным,
Пацанами шли в солдатскую семью.

А вдруг ты выжил в грохоте войны?
Живешь и вспоминаешь нашу дружбу,
Ах, до чего же были мы юны,
Но при оружии…

У царицы полей, у пехоты,
Мотыльковая жизнь на войне.
За полсуток две кадровых роты
В пулеметном сгорели огне.

Третьи сутки с боем отступаем
От родных, от взломанных границ.
Кружит пепел, как метель седая.
Пахнет гарью выжженных пшениц.

Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы к плечу плечо
Врастаем в землю тут.

Мы видели смерть. И запомнили мы:
Глаза у нее – не мышиные норы,
Но вспышками молний разили из тьмы
И мрак рассекали вокруг ее взоры.

Я опоздал к тому составу,
В котором сверстники мои,
Не поседев, настигли славу,
Не постарев, себя нашли.

«Мы будем играть в войну, –
дети сказали, – и ты
будешь фашистом», – «Нет,
я не хочу быть фашистом!» – «Но это, –
дети сказали, – совсем понарошке».

Ли-2*, мой старый друг!
Смешны твои повадки.
Тебе последний круг
Остался до посадки.

Как долго память носит креп!
Болит рука, которой нет.
Болит душа (которой нет)
И стонет – по кому?.

Край мой, от солнышка рыжий,
Вновь улыбаешься мне.
Вот я вернулся и вижу
Времени кольца на пне.

Снова волнуется сердце…
Утро далёкого дня.
Друг мой из давнего детства,
Генка окликнул меня.