Я поздней ночью шел в разведку,
Как тишина по тишине,
И, через холм переползая,
Сказал с досадою луне:

Лепестки дворовых ранеток
Сотрясал, как салютом, гром,
И казался тогда планетой
Трёхэтажный бревенчатый дом.

Курганы Славы, обелиски,
Дыханье Вечного огня...
Далёкое сроднилось с близким
Во имя завтрашнего дня.

Тихо плещет море,
в небе синева.
В тишине бульваров
шепчется листва.

Когда полосками газеты
В избе оклеено окно,
Когда нет хлеба, дров и света,
Тогда – действительно – темно.

Фронтовик сутуловатый
Смотрит в фото на стене:
Вот таким я был когда-то,
Восемнадцать было мне!

Блокада. Простуда. Поленьев отрада.
Не надо о будущем думать, не надо.
Два сломанных стула. Два томика Блока.
И мирное время далёко-далёко.

Сладко пахнет привянувшим сеном –
Начинается луг от избы.
В этом мире, со мной откровенном,
Что мне нужно ещё от судьбы?

…И было утро: снег валился с неба.
И было детство. И зачем-то в нём –
та очередь за редким белым хлебом,
который привезут, быть может, днём...

Приснится женщине война…
Она слезами задохнётся,
Она встревоженно проснётся,
Ребёнка на руки возьмёт...

Я был пехотой в поле чистом,
В грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
В последний год на той войне.

В чешской деревушке у садов зеленых
Встала после боя танковая часть.
Запылились хлопцы, им воды б студеной –
В самый раз помыться и напиться всласть.

В экипажах новые лица.
Мой товарищ сегодня сгорел.
Мир все чаще и чаще снится
Тем, кто чудом еще уцелел.

Нет, он не умер,
Он погиб, мой брат…
Он ранен был
Семнадцать лет назад.

Жизнь промчалась... А боль остра.
Этот мир забудет едва ли,
На каких высоких кострах
За Отечество вы сгорали...