Вы сидите – кители зелёные,
Лица в обрамленьи седины, –
Женщины, боями опалённые,
Досыта хлебнувшие войны.

Ты помнишь, как мельница эта гудела,
Как хищно вертелись ее жернова?
Младенец грудной и старик поседелый
К нам руки тянули из смертного рва.

Шумит вокзал.
И нет покоя.
Судьба –
коварный лабиринт.

Сапоги надраены до лоска,
Брызжет с пряжки солнце горячо,
Светится застенчивой полоской
Снежной белизны воротничок.

Мы сеем мак, как чёрный порох,
И мак растёт, цветёт огнём.
Лежит бинтов багряный ворох
За опрокинутым плетнём.

Гремит медноголосие «Славянки»…
В сознании фронтовика встают
Российские вокзалы, полустанки –
Пронзительный военный неуют.

Видно, время пришло вспоминать
Напролёт все бессонные ночи
От невзгод поседевшую мать
И мелодию «Синий платочек»*.

А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!

Вот пехота в землю врылась,
Пот со лба пехоты льет.
Окопалась, закрепилась
И опять глядит вперед.

Ты шла,
уверенно стуча,
по гулкому перрону,
и солнце на твоих плечах
лежало, как погоны.

От сорок первого до мая пенного
Одно событие на сотню дат…
Я – поколения послевоенного,
Но память, видимо, свою нетленную...

Осенний ветер плачет и бормочет,
сырая мгла висит над головой…
С позиций прежних под покровом ночи
отходит тихо полк передовой.

Я иду сосновым бором. Память в прошлое уносит –
Вспоминаю город дальний, дом и улицу мою.
Снег затейливым убором лег на ветви стройных сосен, –
Вот таких же самых сосен, как в моем родном краю.

Еще от беспокойства далеки,
Не веря в то, во что мы верить смеем,
По будущим газонам и аллеям
Расхаживают важно кулики.

Стадо хранил, разрешал и вязал,
Зрел покаянье и вины.
Как-то пред самою смертью сказал:
– Ночь будет долгой и длинной.