Я сегодняшней ночью под утро умру,
Перед самым рассветом, у стенки щербатой.
И ударят в меня, раздирая мне грудь,
Два десятка смертей из шеренги солдатской.

Дождь подошёл к реке, хромая,
О том дорогу не вини.
Люблю грозу в начале мая,
Особенно – в конце войны.

С какой-то тихой тайной болью,
Как старый сон, что вдруг воскрес,
Я вспомнил хлеб в широком поле
Под синью северных небес.

Спешил во мгле под зимним небом.
Вокруг – немая глушь и снег.
Три года ровно дома не был,
А показалось – целый век.

Стоит, опершись на костыль,
Один под стынью небосвода,
Далёких лет живая быль –
Солдат войны, солдат свободы.

Лето. Сорок первый.
Небо-небыль,
Синевой слепящее до слёз.
Цепью
по неубранному хлебу –
наспех сформированный обоз.

Когда над тайгой повис туман
И вечер зажег звезду,
Пришел на факторию Анакан
Охотник, старый Чарду.

Нам удаются фильмы о войне.
За них вручают премии нам в Каннах.
…А в Канске – плачут.
В Канске у экранов
не спорят о подтексте и игре.

– Непорочная Дева,
Ты меня награди,
Чтоб за правое дело
Орден был на груди!

Помню, курит и охает: «Боже мой!..»
Приступ лёгочной боли долог:
Шевельнулся дымком потревоженный
Под ребром у неё осколок.

Снежок ноябрьский белой дымкой
Припорошил кремлевский сад.
Враг у Москвы. В осаде Химки.
Но мы выходим на парад.

В шумном зале блестели колонны,
Алый лозунг кричал со стены:
«Патриот, укрепляй оборону!
Всё отдай на защиту страны!»

Опаляет мне душу
торжествующий пламень
рассвета.
Холм державный.

Мы о войне теперь читаем в книжках,
Но знаем – это было наяву.
Вчерашние девчонки и мальчишки
Одессу защищали и Москву...

Помню день, помню час, буду помнить бессрочно:
Разметав по земле предвечернюю тень,
Виснут лысого неба горячие клочья
Над остывшим пожарищем двух деревень.