Здесь было два села, и оба
Враг сжег дотла. Они пусты.
Лишь печки русские в сугробах
Стоят, раскрыв по-рыбьи рты.

Совою пурга по проселку летала
И снегом пушистым его укрывала,
И Духу шептала: «Моя тут работа!»
А в ночь по проселку безусых шла рота.

Своей колючею щекою
Коснулся ты моей щеки,
Пожатье крепкое, мужское
Соединило две руки.

То кладбище Марьиной Рощи*,
Где нынче всеобуча пункт,
Имеет разрыхленный грунт,
В нем влажные, тленные мощи.

От довоенных яблонь пни
Дичками проросли над травами.
Колючей буйною оравою
Царили надо мной они.

Ранним утром под Москвой,
На дороге фронтовой
Повстречались два солдата –
Дети матери одной.

Яблоко на дольки, понемножку,
Бабушка на всех нас разделила,
Положила зёрнышки в ладошку
И потом в горшочек посадила.

Есть в Севастополе район. Давно
Его назвали люди Красной горкой.
От маков, что ли, всё кругом красно,
И отдаёт во рту травинкой горькой.

Войну мы помним по движенью ночи,
По вкусу слез, по трепету листов,
По черным пепелищам у обочин,
По запаху раздавленных цветов.

Был осенним багрянцем, как лентой, весь город обвит.
На дорожки в саду наплывала вечерняя дрёма.
Ты рассказывал мне о мальчишеской первой любви,
О красивой девчонке из испанского детского дома.

Ещё мне снятся сны годов сороковых:
Бегу, бегу, бегу вдоль серых мостовых,
Стою, стою, стою в хвостах очередей,
Гляжу, гляжу, гляжу в глаза учителей!

Хлеб наш чёрствый
Был чернее полночи –
Пополам с мякиной, с лебедой,
Пополам с военною бедой…

Ранен я. И поседела
Голова. И кружит зной.
И березка, как сиделка,
Наклонилась надо мной.

Ах, мудрости стертые –
С ними легко
Быть ни в чем не повинным!
Нас-то ведь нет

Городок среди волжских полей,
Землепашец, строитель, солдат.
Звезды памяти древней твоей
Над тобой величаво горят.