ГАРМОНИСТ
Слушай, давай мы кручину прогоним,
сядем да выпьем вина.
Я поиграл бы тебе на гармони,
каб не война...
Я вырастал из детского пальто
Быстрей, чем травы в лето вырастали.
И, словно в наказание за то,
Мне новое пальто не покупали.
К зиме не влезть в одёжку, хоть кричи.
Одёжка доставалась брату Ваньше.
Дед говорил:
«Хорошие харчи
Пошли после войны… Не то что раньше».
Я плакал от обиды на печи,
И дед мне гладил плечи:
«Ну же… ну же…»
Я зло молчал: «Хорошие харчи!..
У Лёньки у соседского не хуже.
Но Лёнька носит новенький кожух,
А я – отцов, заплата на заплате…»
В ответ вздыхал
И будто думал вслух
Мой дед:
«У Лёньки
Батька – председатель». –
«Дела какие! – злился я опять. –
Вон у него культя зато… И грыжа.
А то, что председатель…
Могут снять!
Он рыжий. Пьёт. У нас не любят рыжих.
Но рыжим – счастье,
Бабка говорит…»
Мы с Лёнькой по траншеям гильзы рыли.
И ахнуло. И Лёнька был убит.
И всей деревней Лёньку хоронили.
Отец его от пьяных слёз опух,
А вечером, поминками контужен,
Вдруг притащил под мышкою кожух
И отдал мне:
«Носи вот.
Нам не нужен».
Я закричал
И бросился к печи.
Я к кожуху притронуться боялся…
Сосед просил беззвучно:
«Не кричи…» –
И белыми губами
Улыбался.
Во мне возрос – и захлебнулся крик.
«Очнись!» – соседа в спину колотили.
А он своё:
«Кожух чуть-чуть велик…
Да ты примерь… На вырост Лёньке шили…
Тебе, гляди-ка, будет в самый раз,
Ты ростом взялся… Шибче Лёньки вышел…»
Мне показалось, будто свет погас.
Дед плакал утром:
«Молодец, что выжил…»
Я выжил – и
С иголочки одет.
Иные времена.
И жизнь иная.
Но в страшных снах
Я скоро двадцать лет
На кожухе на Лёнькином летаю.
Перевод Л. Гембицкой