Под калибры, прицельно бьющие,
Стали маменькины сынки.
Некурящие и непьющие,
Не любившие по-мужски.

Не встречалися ни разу
Мы с тобой за всю войну,
Но мои с твоими письма
Знали встречу не одну.

Я пришел к тебе поклониться,
Мой знакомец давний, миндаль.
Как случилось тебе сохраниться?
Здесь не выжила даже сталь.

«Командира убило утром
и нелепо, на первый взгляд:
люк открыл на одну минуту –
и шальной подгадал снаряд.

Ты дала мне первое дыханье,
Первый трепет, первый сердца стук.
И любовь, и всё свое вниманье,
И тепло, и нежность умных рук.

Нынче мало дедов на селе,
В нашем детстве
Дедов было больше.
Спят они...

На салазках кокон пряменький
Спеленав, везет
Мать заплаканная, в валенках,
А метель метет.

С детских лет фотографию помню одну
и уже никогда не забуду.
Мать – дипломница пединститута,
а отец – лейтенант,
пол-Европы прошедший в войну.

Какие качели,
какие деревья в саду!
Гречихи цветенье
и солнечный день – на меду.

Я не очевидец… рассказали,
Только мне не верить не резон…

Он убит в боях за Севастополь
Августовским днём
В сорок втором,
И на дне пустынного окопа
Был он похоронен под огнём.

В тени Кызбуруна раздолье досугу, –
На праздник веселый собрался народ.
Шутливые речи звучат, и по кругу
С хмельною махсымою** чаша идет.

Резкий след прочертила указка,
от Москвы до Орла – полоса.
Где-то в прошлом рванула фугаска –
и земля тебе мчится в глаза.

Стою у черных руин Рейхстага,
и ветер уносит горечь и гарь,
и память кровавым полощется стягом
о том, как фашистскую били тварь.

– Пристрели, браток, пристрели!.. –
Губы шепчут едва-едва.
В этом все бою полегли,
И от крови мокра трава.