Я шел на войне сквозь кусты
Чужими глухими местами,
Чтоб к счастью разведать мосты.
А счастье лежит за мостами.

Как прошлый год, как десять лет назад,
Разбрасывает листья Летний сад,
И кружатся они, и бьются оземь.
И как свидетель смотрит Ленинград...

Здесь тихое место такое!
Лишь вскрикнет буксирчик-хрипун.
Спокойно стоит над Окою
Простая деревня – Сапун.

Мать о сыне, который на Курской дуге, в наступленье
Будет брошен в прорыв, под гранату и под пулемет,
Долго молится, перед иконами став на колени, –
Мальчик выживет, жизнь проживет и умрет.

Здесь, в русском поле, средь лесов забытом,
Хранящем горечь бедственных годин,
Вмерзаю в эхо отгремевшей битвы,
Не зная войн, доживший до седин.

Он жил по соседству, сапожник Илья.
С утра молоток – тут-тук…
У дядьки и пенсия, и семья.
Он всем закадычный друг.

Была, как месиво, дорога,
Был нескончаем долгий путь.
Хотелось отдохнуть немного
Да и горячего хлебнуть.

Ночным паровозным криком
Разбужена тишина.
Качает вагон на стыках,
Плывёт за окном луна.

«Ложись! – кричал какой-то дядя, –
Чо, жизнь тебе не дорога?!»
В траншею падал я, не глядя,
Не став мишенью для врага.

Вечер спустился с пригорка,
Дрёмой окутал кровать.
Мама задёрнула шторку,
Села у лампы вязать.

Когда я вижу играющих детей,
невольно замедляю шаг.
А ночью в мои сны
из голубой дымки...

Гранитной вершиной в молчании строгом
Под самое небо поднялся вулкан.
Его огибают пугливо дороги
И лес боязливо стоит по бокам.

Когда начинаются войны
и сыплются первые мины,
последних признаний достойны,
в теплушки садятся мужчины.

Может, было иначе,
Может, вовсе не так:
Бился ветер горячий
О штыки контратак.

Я не знаю, как было не надо…
И не знаю, как надо теперь.
Кто блокаду прожил
Ленинграда,
Пережил зло вселенских потерь.